Иван Ильин
Основная
задача грядущей России
(из книги «Наши
задачи»)
Нам не надо предвидеть грядущего хода событий. Мы не знаем, когда
и в каком порядке будет прекращена коммунистическая революция в России. Но мы
знаем и понимаем, в чем будет состоять основная задача русского национального
спасения и строительства после революции: она будет состоять в выделении кверху
лучших людей, людей, преданных России, национально чувствующих, государственно
мыслящих, волевых, идейно творческих, несущих народу не месть и не распад, а
дух освобождения, справедливости и сверхклассового единения. Если отбор этих
новых русских людей удастся и совершится быстро, то Россия восстановится и
возродится в течение нескольких лет; если же нет - то Россия перейдет из
революционных бедствий в долгий период послереволюционной деморализации,
всяческого распада и международной зависимости.
Всякое государство организуется и строится своим ведущим слоем,
живым отбором своих правящих сил. Всегда и всюду правит меньшинство: в самой
полной и последовательной демократии - большинство не правит, а только выделяет
свою «элиту» и дает ей общие, направляющие указания. И вот судьбы государств
определяются качеством ведущего слоя: успехи государства суть его успехи;
политические неудачи и беды и беды народа свидетельствуют о его
неудовлетворительности или прямо о его несостоятельности, - может быть о его
безволии, безыдейности, близорукости, а может быть, о его порочности и
продажности. Такова судьба всех народов: они расплачиваются унижениями и
страданиями за недостатки своего ведущего слоя. Однако эти унижения и страдания
являются не только тягостными последствиями совершенных ошибок или
преступлений; они являются в то же время подготовкой будущего, школой для новой
элиты; они длятся лишь до тех пор, пока эта новая национальная элита не
окрепнет религиозно, нравственно и государственно. В этом - смысл исторических
провалов, подобных русской коммунистической революции: в страданиях рождается и
закаляется новый дух, который в дальнейшем поведет страну.
Это зарождение и закаление нового духа происходит ныне в
России вот уже тридцать с лишним лет. Оно совершается негласно, в подспудном молчании.
Мы можем быть твердо уверены, что русские сердца не разлюбили Россию и не
разучились верить, но научились верно видеть зло и злобу, научились ценить свою
историю, научились и еще учатся келейной молитве и зрелым волевым решениям.
Этот процесс начался еще в первые годы революции, и многие из нас участвовали в
нем и наблюдали его. Ныне русскому народу, как еще никогда ни одному другому,
дана была в историческом опыте злая государственная власть, - дана была
очевидность лжи, пошлости и насилия, жестокости и порабощения. И все это - при
длительной неосуществимости протеста, при невозможности достойно ответить на
недостойное и возмутительное. Это скопление злого опыта, это нарастание
негодования и страха - ставило всякую живую душу перед выбором: или согнуться,
приспособиться и примириться с происходящим, стать «ловчилой» и заглушить в
себе веру и совесть; или же выработать защитную маску условной «лояльности» и
уйти в духовную катакомбу. В этой духовной катакомбе люди научились
сосредоточиваться на главном и пренебрегать неглавным в жизни: они научились
зажигать незримую врагам лампаду и творить при ее свете новую подспудную
культуру; они научились молиться по-новому и любить по-новому и внутренне,
беззвучным шепотом, произносить клятвы служения и верности. Они духовно
обновлялись.
В первые годы большинство русских людей колебалось между этими
двумя возможностями: между духовным разложением и обновлением. Но некоторое, не
поддающееся учету меньшинство вступило на этот путь сразу. Возможно, что
немногие из них пережили эти мучительные десятилетия, и что немногие доживут до
возрождения России. Но они могут быть - уверены в том, что ни одно усилие их,
ни один вздох не пропали бесплодно. Задача их состояла в том, чтобы заткать
немедленно - во всем этом крушении и вопреки всему этому распаду - ткань новой
России и постепенно вовлекать в эту ткань все новых и новых людей. Они могли
быть уверены, что данная русскому народу очевидность зла будет непрестанно
пополнять их ряды, медленно, но верно увеличивая число обновляющихся. В этом
был смысл того исповедничества и мученичества, на которое шли с самого начала
лучшие люди России, принимавшие гонение, аресты, суд, ссылку, медленное
умирание и расстрел. Они понимали, что они призваны противостать и стоять до
конца; что одним своим с виду обреченным и безнадежным «стоянием» они делают
главное и необходимое: служат той России, в которую надо верить, которая ныне
выстрадывает себе духовную свободу и, не поддаваясь соблазнам, ищет
христианского братства и справедливости. Так свяшенномученики строили
Православную Церковь, а политические герои - гражданственную природу России. Они совершили свое дело и достигли
многого. И если мы читаем в советских газетах признания, что в высшие учебные
заведения «пошла верующая молодежь», что в советской России священники
«увлекают наиболее живые умы» и что «нынешние верующие совсем другие люди по
сравнению с тем, что представляли они собою в начале революции»; если мы видим,
что половина российского населения, несмотря на двадцатилетние гонения, открыто
причислила себя по переписи к верующим, - то мы должны воздать должное подвигу
русского героического меньшинства. Отсюда пойдет возрождение России, ибо здесь
скрыт живой источник нового качества.
Причины русской революции многосложны и глубоки; о них будут
написаны впоследствии целые исследования. Но если перевести их язык духовного
качества, то можно сказать следующее.
Россия перед революцией оскудела не духовностью и не добротою, а
силою духа и добра. В России было множество хороших и добрых людей; но хорошим
людям не хватало характера, а у добрых людей было мало воли и решимости. В
России было немало людей чести и честности; но они были рассеяны, не спаяны
друг с другом, не организованы. Духовная культура в России росла и множилась:
крепла наука, цвели искусства, намечалось и зрело обновление Церкви. Но не было
во всем этом действенной силы, верной идеи, уверенного и зрелого самосознания,
собранной силы; не хватало национального воспитания и характера. Было много
юношеского брожения и неопределенных соблазнов; недоставало зрелой предметности
и энергии в самоутверждении. Этому соответствовало и состояние русского
народного хозяйства - бурно росшего, но не нашедшего еще ни зрелых форм, ни
организованности, ни настоящего проникновения в толщу естественных богатств.
Собственническое крестьянство только начинало крепнуть; промышленная
предприимчивость имела перед собою непочатые возможности; помещичье хозяйство
еще не изболело своих недугов - экстенсивности и дворянского дилетантизма;
рабочие еще не нашли своего национального места и самосознания. Средний слой
еще не окреп в своей государственной идее и воле; и зараза сентиментального
социализма и непротивленчества еще не была побеждена. Незрелость и рыхлость
национального характера соответствовала незрелости и рыхлости народного
хозяйства.
Этой своеобразной беспочвенности и рыхлости здоровых сил
народа противостоял неизжитый запас больных и разрушительных сил. В
крестьянстве бродило еще памятозлобие крепостного права и вековая мечта
земельного передела и анархии; аграрная перенаселенность общины дразнила народ
безвыходностью и поддерживала иллюзию количественно неисчерпаемого земельного
фонда; остатки крестьянского неравноправия и неполноправия довершали это
настроение. Брожение рабочего пролетариата питалось и крестьянским
недовольством, и классовым положением рабочих, и утопически-революционной
пропагандой социализма. Обилие темпераментных национальных меньшинств,
руководимых своею честолюбивой полу интеллигенцией, создавало целый кадр
центробежно настроенных «деятелей». Эти «деятели», с их
радикально-революционными симпатиями, вливались во всероссийский резервуар
фрондирующей интеллигенции и неустроенной, вечно недовольной, бродящей
полуинтеллигенции; и все это вместе в высшей степени затрудняло качественный
отбор государственной элиты. За девятнадцатый век слагалась и крепла больная
традиция революционной фронды; считалось, что «порядочный» человек должен быть
настроен радикально и непримиримо; он должен порицать и отрицать все, что
исходит от Императорского правительства; он должен если не прямо быть
социалистом, то «сочувствовать» и закулисно «помогать» социалистическим
партиям. Эта традиция в течение целого века работала над изоляцией и
компрометированием русского Императорского правительства, предполагая в русском
народе выдающиеся демократически-республиканские дарования и выдавая социализм
за вернейший критерий демократичности.
Дореволюционная Россия держалась и строилась не этими
центробежными силами, а вопреки этим последним. Необходимый отбор ведущего
слоя, правящего чиновничества и культурной общественности, совершался, несмотря
на все затруднения, несмотря на изолирующую пропаганду и на террор
революционных партий.
Идейные и честные люди пополняли кадры русской армии, русского
флота и русского чиновничества. Не скудела Академия Генерального Штаба. На
исключительной высоте стоял правительствующий Сенат, кассационные решения
которого содержат целый клад юридической мудрости и справедливости. Россия
имела основания гордиться своим судом, своими финансами, своею наукою, своим
искусством и своими театрами. Она имела первоклассную дипломатию, превосходную
военную разведку и опытный, преданный своему делу кадр народных учителей. А
когда П. А. Столыпин взялся за дело разверстания сельской общины и за
переселение, то ему удалось отобрать такой кадр чиновников, о качестве которого
не могло быть двух мнений.
Наряду с этим Россия выдвинула драгоценный слой нечиновной
общественности; идейных и опытных деятелей земского и городского
самоуправления, превосходный кадр врачей национально-русской интуитивной школы,
идейную и гуманную адвокатуру, даровитое купечество с традициями и с размахом,
кадр энергичных кооператоров и агрономов. Все это строило Россию, постепенно
освобождаясь (силою вещей, ходом жизненного дела, реализмом предметных задач)
от мечтательного брожения и врастая в механизм государства. Россия нуждалась
больше всего в мире и в завершении столыпинской реформы; она нуждалась меньше
всего в революции и в социализме. Судьба судила ей иное: она послала ей
неподготовленную и неудачную войну, социалистическую кровавую революцию и
планомерное разрушение почти всей ее исторически выстраданной культуры.
Вскрылись исторические рубцы и заживающие шрамы, души заболели ненавистью и
местью, замутились до самого дна, и поднявшееся социальное дно поглотило свою
собственную, русскую национальную элиту.
Разразившаяся коммунистическая революция не только разрушала
прежнее государство, прежнее хозяйство и прежнюю культуру в России, но
стремилась, прежде всего, смести прежний ведущий слой и поставить на его место
новый.
Первая, отрицательная задача не представляла особых затруднений:
сместить, уволить, лишить имущества и жилища, обречь на голод и холод,
арестовать, сослать, расстрелять - все это разрушительное дело требовало только
решительности и жестокости. Но разрешение положительной задачи - создание
нового ведущего слоя - не могло удаться революционерам. Здесь мы наталкиваемся
на одно их основных внутренних противоречий революции.
Революция с самого начала обращалась не к лучшим,
государственно-зиждительным силам народа, а к разрушительным и разнузданным
элементам его. Она привлекла к себе не честных, верных, патриотически
настроенных людей, привыкших к дисциплине и ответственности, а
безответственных, деморализованных, беспринципных, карьеристов,
интернационалистов, грабителей, дезертиров, авантюристов. Это есть просто
неоспоримый исторический факт. Ей нужны были люди дурные и жестокие, способные
разлагать армию, захватывать чужое имущество, доносить и убивать. Наряду с этим
она обращалась к людям невежественным и наивным, которые готовы были верить в
немедленное революционно-социалистическое переустройство России.
И вот никакой государственный режим, тем более «творчески
обновляющий» режим, не может быть построен такими людьми и на таких порочных
основаниях. Привычный нарушитель, сделавший себе из правонарушения политическую
профессию, останется правонарушителем и после того, как ему прикажут строить
новую жизнь. Революция дала народу «право на бесчестие» (Достоевский), и,
соблазнив его этим «правом», она начала свой отбор, делая ставку на
«бесчестие». Этим она расшатала народное правосознание, смешала «позволенное» и
«запретное», перепутала «мое» и «твое», отменила все правовые межи и подорвала
все социальные и культурные сдержки. Какой же «ведущий слой» мог отобраться по
этим признакам и в этой атмосфере?
Пришли новые люди - презирающие законность, отрицающие права
личности, жаждущие захватного обогащения, лишенные знания, опыта и умений;
полуграмотные выдвиженцы, государственно неумелые «нелегальщики» (выражение
Ленина), приспособившиеся к коммунистам преступники. Революция узаконила
уголовщину и тем самым обрекла себя на неудачу. Революция превратила разбойника
в чиновника и заставила свое чиновничество править разбойными приемами.
Вследствие этого политика пропиталась преступностью, а преступность
огосударствилась.
Шли годы. На этих основах сложилось и окрепло новое
коммунистическое чиновничество: запуганное и раболепно-льстивое перед лицом
власти; пронырливое, жадное и вороватое в делах службы; произвольное и
беспощадное в отношении к подчиненным и к народу; во всем трепещущее, шкурное,
пролганное; привыкшее к политическому доносу и отвыкшее от собственного,
предметного и ответственного суждения; готовое вести свою страну по приказу
сверху - на вымирание и на погибель. И все неудачи революции объясняются не
только противоестественностью ее программы и ее планов, но и несостоятельностью
отобранного ею слоя.
*
* *
Когда крушение коммунистического строя станет совершившимся фактом
и настоящая Россия начнет возрождаться, - русский народ увидит себя без
ведущего слоя. Конечно, место этого слоя будет временно занято усидевшими и
преходящими людьми, но присутствие их не разрешит вопроса. Прежняя, дореволюционная
элита распалась, погибла или переоделась; и то, что он нее сохранится, будет
лишь скудным, хотя и драгоценным остатком былого национально-исторического
достояния. А революционный отбор Должен будет отчасти совсем отпасть ввиду
своей несостоятельности и неисправимости; отчасти же измениться к лучшему как
бы на ходу. То, в чем Россия будет нуждаться прежде всего и больше всего, -
будет новый ведущий слой.
Эта новая элита, новая русская национальная интеллигенция - должна
извлечь все необходимые уроки из всероссийского революционного крушения. Мало
того, она должна осмыслить русское Историческое прошлое и извлечь из него
заложенный в нем «разум истории». А история учит нас многому.
1. Прежде всего, ведущий слой не есть ни замкнутая «каста», ни наследственное
или потомственное «сословие». По составу своему он есть нечто живое, подвижное,
всегда пополняющееся новыми, способными людьми и всегда готовое освободить себя
от неспособных. Это есть старое и здоровое русское воззрение. Его выдвинули еще
Иоанн Грозный, осознавший необходимость нового отбора, но трагически исказивший
и погубивший его в «опричнине». К этому воззрению вернулся Петр Великий,
выдвинувший на первые и не первые места государства новых людей, начиная от
Меньшикова и Лефорта, Шафирова и Ягужинского и кончая своими, командированными
за границу учениками. С тех пор эта традиция дала России Ломоносова и целые
плеяды славных ученых; гениального скульптора Федота Шубина и длинный ряд
славных художников из народа; ряд блестящих деятелей екатерининской эпохи -
Сперанского, Скобелева, Витте, Губонина, Савву Мамонтова, Третьякова, Лавра
Корнилова и его сподвижников.
Здесь есть некое общее правило: человека чести и ума, таланта и
сердца - не спрашивают о его «предках», ибо он сам есть «предок» для грядущего
потомства. Качественный, духовный заряд, присущий человеку, выдвигает его на
первые места, независимо от его родословной. Потомственная традиция честности,
храбрости и служения есть великая вещь, но она не может сделать глупца - умным,
а безвольного человека - призванным организатором жизни. Мы все - от правителя
до простого обывателя - должны научиться узнавать людей качественно-духовного
заряда и всячески выдвигать их, «раздвигаясь» для них; только так мы сможем
верно пополнять нашу национальную элиту во всех областях жизни. Это требование
есть не «демократическое», как принято думать, а нравственно-патриотическое и
национально-государственное. Только так мы воссоздаем Россию: дорогу честности,
уму и таланту!..
2. Принадлежность к ведущему слою - начиная от министра и кончая
мировым судьею, начиная от епископа и кончая офицером, начиная от профессора и
кончая народным учителем, - есть не привилегия, а несение трудной и
ответственной обязанности. Это не есть ни «легкая и веселая жизнь», ни «почивание
на лаврах». Темному, необразованному человеку простительно думать, будто
«настоящая» работа есть именно телесная, и только телесная, а всякий
душевно-духовный труд есть «притворство» и «тунеядство»; но человек духовного
или интеллектуального труда не имеет права поддаваться этому воззрению. В свое
время ему поддались русские народники; перед ним склонился Л. Н. Толстой,
надсмеявшийся над духовным трудом в своей революционно-демагогической сказке
«Об Иване-дураке». Призыв Толстого к «опрощению» был не только протестом против
излишней роскоши (что было бы естественно), но и отрицанием всякого
«нефизического» труда. Это воззрение заразило постепенно широкие круги
интеллигенции. «Кающийся барин» не сумел найти меру для своего «покаяния», он
не только стал корить себя за недостаточную склонность к братской
справедливости, но заразился культурным нигилизмом в вопросах права,
государства» собственности, науки и искусства. Этим была в значительной мере
подготовлена большевицкая революция с ее уравнительством в вопросах жилища,
питания, одежды, образования и имущества: «уравнивать» и «упрощать» - значит
снижать уровень и подрывать культуру.
Вести свой народ есть не привилегия, а обязанность лучших людей
страны. Эта обязанность требует от человека не только особых природных качеств,
подготовки и образования, но и особого рода жизни в смысле досуга, жилища,
питания и одежды. Это люди иной душевной и нервной организации, люди духовной
сосредоточенности, люди иных потребностей и вкусов, иного жизненного напряжения
и ритма. Мыслителю и артисту нужна тишина. Ученому и судье необходима
библиотека. Чиновник должен быть обеспечен и независим от управляемых
обывателей и т.д. Если это - «привилегия», то привилегия, вознаграждающая за
высший труд и обязывающая к качественному служению. Этой «привилегии» нечего
стыдиться; ее надо принимать с достоинством и ответственностью, не позволяя
предрассудку и зависти вливать в душу свою отраву.
Ранг в жизни необходим и неизбежен. Он обосновывается
качеством и покрывается трудом и ответственностью. Рангу должна соответствовать
строгость к себе у того, кто выше, и беззавистная почтительность у того, кто
ниже. Только этим верным чувством ранга воссоздадим Россию. Конец зависти!
Дорогу качеству и ответственности!
3. Вместе с тем в России должна быть искоренена дурная традиция
«кормления», т.е. частного наживания на публичной должности. Государственный
чиновник, так же как и служащий земского или городского самоуправления, должен
довольствоваться получаемым им окладом (жалованием) и не пополнять его никакими
«прибытками» или «поборами» с обслуживаемого им населения. Время, когда
государственный центр раздавал должности на «кормление», - время
удельно-феодальное и, далее, сословно-крепостное - прошло безвозвратно.
Воевода, живущий поборами («земля любит навоз, а воевода принос»); судья,
торгующий приговором и презирающий закон («хочу по нем сужу, хочу - на нем
сижу»), чиновник взяточник и растратчик («казна - шатущая корова, не доит ее
один ленивый») - все эти больные и кривые явления русской истории были в
небывалом размере воскрешены русской революцией и должны окончательно угаснуть
вместе с нею. Революционная всепродажность; революционная растрата; повальное
революционное хищение - объясняются тем изъятием собственности и тем
хозяйственно-бюрократическим бедламом, которые осуществлялись самой революцией:
люди, ограбленные ею, возвращали себе отнятое всюду, где могли, и не считали
такое «самовознаграждение» зазорным. Психологически - это понятно; но по
существу - это есть деморализация и расхищение государства.
Публичные должности, от самой малой до самой большой, должны
давать человеку удовлетворяющее его вознаграждение и должны переживаться им не
как «кормление», а как служение. Человек, не удовлетворяющийся законным
жалованием, не имеет права брать соответствующую должность. Человек, взявший
публичную должность, не имеет права пользоваться ею для частной наживы. Конец
взятке, растрате и всякой продажности!.. Только этим возродим Россию.
4. Далее, одна из основных опасностей ведущего слоя состоит в
слишком высокой оценке государственной власти, ее значения и призвания.
Государственная власть имеет свои пределы, обозначаемые именно тем, что она
есть власть, извне подходящая к человеку, предписывающая и воспрещающая ему
независимо от его согласия или несогласия и угрожающая ему наказанием. Это
означает, что все творческие состояния души и духа, предполагающие любовь,
свободу и добрую волю, не подлежат ведению государственной власти и не могут ею
предписываться. Государство не может требовать от граждан веры, молитвы, любви,
доброты и убеждений. Оно не смеет регулировать научное, религиозное и
художественное творчество. Оно не может предписывать доказательства чувств или
воззрений. Оно не должно вторгаться нравственный, семейный и повседневный быт.
Оно не должно без крайней надобности стеснять хозяйственную инициативу и
хозяйственное творчество людей.
Ведущий слой призван вести, а не гнать, не запугивать, не
порабощать людей. Он призван чтить и поощрять свободное творчество ведомого
народа. Он не командует (за исключением армии), а организует, и притом лишь в
пределах общего и публичного интереса. Вести можно только свободных; погонщики
нужны только скоту; надсмотрщики нужны только рабам. Лучший способ вести есть
живой пример. Авантюристы, карьеристы и хищники не могут вести свой народ; а
если поведут, то приведут только в яму. Государственное водительство имеет свои
пределы, которые определяются, во-первых, достоинством и свободой личного духа,
во-вторых, самодеятельностью творческого инстинкта человека. Конец террору как
системе правления!.. Конец тоталитарному всеведению и всеприсутствию!... России
нужна власть, верно блюдущая свою меру.
5. К этому необходимо добавить, что новый русский отбор должен
строить Россию не произволом, а правом. Будут законы и правительственные
распоряжения. Эти законы должны соблюдаться и исполняться самими чиновниками,
ибо чиновник есть первый, кого закон связывает. Представление о том, что этот
закон вяжет обывателя и разнуздывает произвол правителя, много раз осужденное в
русских народных пословицах, но возрожденное советской революцией, должно
отпасть навсегда. Закон связывает всех: и Государя, и министра, и полицейских,
и судью, и рядового гражданина. От закона есть только одно «отступление»: по
совести, в сторону справедливости, с принятием на себя всей ответственности.
Формально-буквенное, педантически-мертвенное применение закона есть не
законность, а карикатура на нее. «Крайняя законность» никогда не должна
превращаться в «крайнюю несправедливость». Или по русским пословицам: «Не
всякий прут по закону гнут»; а «милость творить - с Богом говорить».
Это означает, что всякое применение закона требует
беспристрастного жизненного наблюдения (интуиция факта) и беспристрастного
решающего усмотрения (интуиция права). Мало закона. Надо видеть живое событие.
И далее, надо видеть сквозь закон:
1) Намерение законодателя и 2) Высшую цель права (свобода, мир,
справедливость). Поэтому всякое применение закона предполагает в душе
применяющего чиновника - живое творческое правосознание (правовое разумение и
правовую совесть). И вот в этой сфере не должно быть места никакой корысти,
никакой кривизне или, как выражала это русская летопись, - никакому «воровству»
и «малодушию»: ни взятке, ни косвенной личной выгоде, ни классовому интересу,
ни родству, ни льстивому прислуживанию, ни потачке, ни укрывательству, -
словом, ничему тому, от чего стонала дореформенная Россия, с чем так успешно
боролся пореформенный (после 1864 г.) правопорядок и что расцвело цветами
позора и скандала в эпоху революции.
Грядущей России нужен не произвол, не самодурство и не
административная продажность, а правопорядок, утверждаемый живым и неподкупным
правосознанием. Правило этого правосознания выражено в старом русском
поэтическом присловье:
Чтобы твоим судом другим не сделать лиха,
О деле рассуждай, когда в тебе все тихо,
И то - с молитвою всегда,
Чтоб просветлил тебя Господь...
А то беда:
Без умысла невинного придавишь
И после дела не поправишь...
6. Далее, новая русская элита в деле правления должна блюсти и
крепить авторитет государственной власти. Невозможно строить правопорядок без
этого авторитета. Он пошатнулся еще при Императорском правительстве; он был
расшатан и подорван при Временном правительстве; он был опять восстановлен,
правда в формах противоправных, свирепых и унизительных, советскою властью.
Новый русский отбор призван укоренить авторитет государства на совсем иных,
благородных и правовых основаниях: на основе религиозного созерцания и уважения
к духовной свободе; на основе братского правосознания и патриотического
чувства; на основе достоинства власти, ее силы и всеобщего доверия к ней.
Необходимо помнить, что этот авторитет есть всенародное, исторически
накапливающееся достояние. Он слагается из поколения в поколение; он живет в
душах незримо, но определяюще; он призван служить орудием национального
спасения. Революция сначала расшатала, а потом скомпрометировала его кровью,
партийно-классовым режимом и тоталитарностью коммунистического строя. И вот
борьба за грядущую Россию окажется борьбой за новый авторитет новой
национально-русской власти, ибо безавторитетная власть не оборонит и не
возродит Россию.
7. Все эти требования и условия будут, однако, несовершенны и
неопределяющи, если не будет соблюдено последнее. Новый русский отбор должен
быть одушевлен творческой национальной идеей.
Безыдейная интеллигенция не нужна народу и государству и не
может вести его... Да и куда она приведет его, сама блуждая в темноте и в
неопределенности? Но прежние идеи русской интеллигенции были ошибочны и сгорели
в огне революций и войн. Ни идея «народничества», ни идея «демократии», ни идея
«социализма», ни идея «империализма», ни идея «тоталитарности» - ни одна из них
не вдохновит новую русскую интеллигенцию и не поведет Россию к добру. Нужна,
новая идея - религиозная по истоку и национальная по духовному смыслу. Только
такая идея может возродить и воссоздать грядущую Россию.
<<<Найти
другие материалы в Интернете>>>
АНАЛИЗ, КОММЕНТАРИИ,
РАЗМЫШЛЕНИЯ
