Виталий Иванов

Общим местом у критиков режима уже давно стали утверждения, что де Путин «уничтожил политику», а также заодно и «демократию». Однако при знакомстве с их аргументами в 99 случаях из 100 выясняется, что под «политикой» они имеют в виду в первую очередь участие — собственное или друзей-приятелей — в «государственных делах», а точнее – доступ к должностям, трибунам, телеэфиру. А разговор про «демократию» на второй минуте сводится к ностальгии и плачу по порядкам 1990-х гг. В общем, «молодость моя, ты была или нет?».

Разумеется, не нужно подробно разбирать здесь, что такое «политика» и «демократия», это тема отдельного разговора. Однако, очевидно, что в сюжетах вроде «Гриша с Борей днем заседали в Думе, а вечером поехали с „папой Зю“ на НТВ», речь идет совсем не о политике, а о тусовке. Мне могут возразить, что политика — есть, прежде всего, коммуникация, а следовательно, автоматически подразумевает «тусовочный» принцип. С этим можно согласиться только частично. Политическая коммуникация так или иначе преследует некие внешние цели, не суть важно, какие именно — «возвышенные» или сугубо шкурные. Например, если утрировать: построить в России капитализм или спровоцировать войну Китая с Тайванем или, на худой конец, переделить какую-нибудь собственность, в то время как политтусовка, особенно в том виде, в каком она сформировалась к 1999-2000 гг., в основном всего лишь воспроизводила саму себя. И в этом смысле политика в России никуда не делась, просто стала маргинальной и скучной. И вовсе не факт, что от этого пострадал кто-то, кроме все той же тусовки.

Пора давно уже вспомнить, что под "демократией" со времен Аристотеля и Полибия понимается организация власти через прямое народное правление и широкое народное представительство. Все остальное — надумано. В новейшей российской истории относительно адекватное массовым настроениям представительство во власти имело место только в конце 1980 — начале 1990-х гг., после объявления свободных выборов в Советы. Их разогнал Ельцин и его союзники в 1993 г., а вскоре в России стали широко применяться политехнологии, в сочетании с добрым старым административным ресурсом позволяющие управлять выборами.

Нельзя без смеха наблюдать среди рыдающих по «демократии», якобы растоптанной «чекистским сапогом», аплодировавших 4 октября 1993 г. расстрелу здания Верховного совета и призывавших страну «голосовать сердцем» летом 1996 г. Особенно, когда рыдают они в компании тех, кто в 1993 г. сидел в Белом доме. Вряд ли любой нормальный человек, у которого все в порядке с памятью, разделит горе неудачников и жуликов, давно доказавших, что не имеют ни убеждений, ни совести, ни стыда.

Не менее смешно слушать обвинения в адрес Путина по поводу его неподобающего отношения к ельцинской Конституции. Уж как в свое время Ельцин обошелся с Конституцией 1978 г. и как разрабатывалась и принималась его Конституция, лучше не вспоминать.

Разумеется, за последние годы в России не стало больше демократии. Но и меньше — тоже не стало. То, чего не было, исчезнуть не может.

2

В середине 1990-х гг. в России сложился недемократический политический режим, который можно определить как соревновательную олигархию. Он предполагал существование определенного количества в известной степени независимых друг от друга кланов, коалиций, клиентел и отдельных деятелей, соперничающих за собственность, политическое влияние и иные ресурсы. При этом ни один из них не занимал доминирующего положения, что в сочетании с безответственностью и бесконтрольностью задавало перманентную нестабильность, которую при некотором затемнении ума можно принять за «динамичность».

Я не согласен со Станиславом Белковским и его соавторами по докладу «Государство и олигархия», которые определяют олигархов как непременно физических лиц, число которых «неизменно во времени», и проводят параллель между российской действительностью и историей Венецианской Республики XIII-XVIII веков (с ее «Советом десяти» и пр.) Современность сложнее и динамичнее, олигархами могут быть и были как физические лица, так и коллективные субъекты («группа Вяхирева» в «Газпроме», к примеру), а состав олигархата время от времени менялся и меняется, наиболее серьезная ротация произошла после «дефолта» 1998 г. Кроме того, олигарх — вовсе не обязательно крупный капиталист.

Олигархи могут иметь официальный статус, вплоть до государственного поста, и легально контролировать (руководить, владеть) определенные структуры и ресурсы, а могут управлять ими полулегально или неформально. Главное, что определяет олигарха — это: а) обладание подконтрольной крупной собственностью (частной, государственной, смешанной) либо властными полномочиями, позволяющими такую собственность перераспределять или хотя бы самостоятельно включаться в передел; б) участие в управлении государством, преследующее, как правило, личные или кланово-корпоративные интересы; в) представительство в публичном пространстве, возможно, и опосредованное (через СМИ, партии, общественные организации и пр.).

Общим местом уже давно стало противопоставление «власти» и «бизнеса». Постулируется, что у них принципиально разные интересы. Более того, доходит до примитивизации, когда чиновников представляют bad guys, а предпринимателей — их невинными жертвами. Это совершенно не отражает действительности.

Первое. Весь крупный российский бизнес сформировался исключительно благодаря целенаправленной политике Ельцина, Черномырдина, Чубайса и пр. Все «капитаны бизнеса» либо прямо назначены, либо их «самовыдвижение» было согласовано. Эта схема воспроизводилась на региональном и муниципальном уровнях. Появление относительно «несистемных» людей, обычно «авторитетных предпринимателей», вроде красноярского Быкова или свердловского Федулева, в начале 1990-х гг. собравших было под своим контролем целые промышленные конгломераты, было исключением, подтверждавшим правило.

Второе. Если либеральный проект в чем-то и был успешен, так это в десакрализации государства. Крушение СССР и становление новой России сопровождалось культивацией индивидуалистической этики и огульной критикой традиций российской и советской государственности. Понятия «долг» и «служение» девальвировались. В сочетании с открытием каналов частной предпринимательской инициативы, приходом на ответственные властные посты людей, категорически несовместимых с государственной службой, открыто исповедующих антигосударственную идеологию, а также отсутствием адекватных антикоррупционных механизмов это привело к тотальному разложению бюрократии. Вместо грезившегося наивным либералам «государства как поставщика услуг», компактного и прозрачного, возникло множество частных и корпоративных промыслов, которые предоставляли услуги всем желающим в индивидуальном порядке. Чиновник превратился в бизнесмена, предпринимателя, т.е. субъекта, чья деятельность имеет целью получение выгоды. Как заметил Максим Соколов, «Левиафан уплыл».

Не выдерживают критики рассуждения по поводу «административного давления на бизнес» и «усиления роли государства в экономике». Давление, конечно, есть, только, как правило, оно не "административное", т.е. не преследует в реальности каких-то дирижистских целей. Чиновничьи корпорации (естественно, что самые могущественные — силовики и фискалы), лоббируют сохранение или учреждение новых барьеров на рынках в первую очередь – в корыстных интересах.

Третье и главное. Чиновники не только патронировали бизнесменов, собирали с них взятки и «давали поручения». Они сами активно занимались бизнесом и в традиционном смысле этого слова. Мне лично известны десятки высокопоставленных чиновников, живущих не только и не столько взятками и казнокрадством, сколько доходами от компаний, владельцами и совладельцами которых они являются. Собственность эта может быть оформлена на жен, детей, других родственников, управлять ей могут доверенные люди, но конечные выгодоприобретатели, они же настоящие хозяева, сидят в казенных кабинетах по всей стране от Калининграда до Петропавловска-Камчатского. Очень многие преуспевающие предприниматели, выдающие себя в интервью «Эксперту» или Forbes за self made men, на самом деле состоялись исключительно благодаря наличию неафишируемых бизнес-партнеров, занимающих властные посты. Уверен, что таковые найдутся даже в компаниях, похваляющихся своей открытостью.

Да, со временем частные бизнесмены стали делегировать во власть своих представителей, сами занимали госдолжности. Но был и обратный процесс — чиновники уходили легально возглавлять собственный или «крышуемый» бизнес. Некоторые сходили туда и обратно уже по нескольку раз. Если крупный чиновник не имеет собственного бизнеса, то только потому, что он сам этого не хочет. В итоге в попытках определить, где заканчивается «бизнес» и начинается «власть», приходится вспоминать формулу Исаака Бабеля: «полиция начинается там, где заканчивается Беня», т.е. признавать, что одно продолжено в другом.

Разумеется, я утрирую. Есть десятки тысяч мелких «коммерсов», торгующих на рынках или починяющих автомобили, и тысячи «акакиев акакиевичей», чья подпись ничего не стоит. Но есть и начальники РОВД, владеющие спиртовыми заводами, и мэры, «держащие» в своих городах рынки, и министры-капиталисты.

Так что Виктор Пелевин, предложивший использовать в качестве символа российской олигархии уробороса (алхимический образ — змея, кусающая себя за хвост), попал в точку. Кстати, он верно замечает, что «в нашем случае здесь проглядываются, скорее, урологические ассоциации»…

Cоревновательная олигархия на словах может показаться вполне допустимым эрзацем демократии, т.е. «свобода немногих» как пролог к «свободе всех». Хотя уже после выборов 1996 г. стало окончательно ясно, что введение «свободы для всех» откладывается на неопределенный период (это я не к тому, что надо было выбрать Зюганова, а к тому, что надо называть вещи своими именами). На этом фоне происходили запредельные вещи вроде залоговых аукционов, создания рынка ГКО, «информационных войн» на национальных телеканалах и открытых признаний Березовского в причастности к назначениям и отставкам министров. Большего позора страна не переживала со времен Гражданской войны. Олигархи (в том числе и «государственные» — вроде Лужкова или Чубайса) в конфликтах друг с другом создавали видимость апелляции к общественному мнению, естественно, расцвела медиакратия, нагло выдававшаяся за «свободу слова» и т.д. На все это налагались особенности личности первого президента Ельцина, взявшего себе царские полномочия, но по целому ряду причин не пользовавшегося ими и наполовину.

Ясно, что бесконечно этот "диснейленд" продолжаться не мог. Нужен был "арбитр", точнее – "шериф", а еще лучше – "царь", который бы, с одной стороны, навел порядок внутри элиты, а с другой – выступил ее легитиматором. Так считали, в первую очередь, сами олигархи, большинство из которых к тому времени окончательно поняли, что западная элита за равных их еще долго не признает, другой «этой страны», а точнее – другой «земли больших возможностей» у них нет, и поэтому на этой следует поддерживать хотя б видимость порядка. Конечно, и тогда находились «пророки свободы», подобно библейскому Самуилу объяснявшие, что царь «сады ваши лучшие возьмет […] и от посевов ваших и из виноградных садов ваших возьмет десятую часть и отдаст евнухам своим и слугам своим». Но российская элита отвечала подобно древним евреям: «Нет, пусть царь будет над нами». Коллективный олигархический разум решил отказаться от части свободы ради стабильности. Иначе как объяснить, что практически все олигархи тогда поучаствовали в проектах двух претендентов на трон — кандидата ельцинской «семьи» Путина и тандема Примаков-Лужков (в котором первому, по остроумному замечанию Дмитрия Быкова, отводилась роль «гарнира»)?

Надо ли объяснять, что в таких условиях независимо от исхода борьбы прекращение публичных олигархических «состязаний» было предрешено, только Лужков провел бы «вертикализацию» еще кондовее?

3

Описывая путинский режим, публицисты и политологи часто используют термин «управляемая демократия». При этом употребляют его в прямом смысле, имея в виду, что Кремль, т.е. Путин и его администрация, прикрываясь высоким рейтингом и результатами на выборах, стянули себе все полномочия и ресурсы, т.е. создали властную монополию - тиранию. Особо впечатлительные комментаторы уже заговорили о диктатуре.

Внешне вроде бы все так и есть. Под непосредственное руководство Кремля заведен весь дееспособный силовой ресурс. За последние полтора года внедрен единый порядок лицензирования политической деятельности, его основным оператором выступает партия «Единая Россия». Через нее же оформлено пропрезидентское большинство в Госдуме, а также создано подобие вертикали законодательной власти — в региональных парламентах образованы фракции «единороссов». Введены новые правила регистрации политических партий и проведения референдумов, которые позволяют прикрыть не нравящийся властям политический проект на любой стадии. Отменены прямые выборы глав регионов и выборы депутатов Госдумы по мажоритарной системе, что облегчает управление политическими процессами и снижает до минимума риск прорыва во власть несистемных деятелей. Сопротивления региональных глав и депутатов-одномандатников эти инициативы не встретили. А еще перед этим регионалы проглотили невыгодное для себя перераспределение доходных источников и расходных полномочий. Одобрение Высшей квалификационной коллегией судей назначения на пост председателя Высшего арбитражного суда «газпромовца» Антона Иванова, который ни дня в жизни не работал судьей, символизирует отказ судей от корпоративной автономии. Национальные телеканалы поставлены под контроль.

Но действительно ли это монополия или даже диктатура? Действительно ли всем правит Путин вместе со своими помощниками?

Во-первых, Путин получил высшую власть, мягко говоря, неожиданно, он не проходил долгого аппаратного тренинга и отбора (того, что в советские времена называли «школой»), как тот же Ельцин, и не наделен слепой волей последнего. Отсюда все "неровности" путинского правления. Возможно, прав Белковский, считающий, что Путину власть в тягость. Но, скорее, суть здесь в том, что он к этой власти не был готов и не совсем понимает (до сих пор) как с ней правильно обращаться.

Во-вторых, есть пределы возможностей отдельно взятого человека. Путин правит не Сиракузами, где одному еще как-то можно было за всем уследить. В российских условиях возьмись он, пусть даже вместе с помощниками, действительно решать все и за всех, дело бы быстро кончилось физическим и психическим истощением.

В-третьих, не стоит преувеличивать интеллектуальный уровень и степень командности кремлевцев: у них нет и никогда не было согласованных планов действий, а многие решения, даже вполне удачные, явно принимались в реактивном порядке.

Так что никакой монополии нет. Тем более нет диктатуры. Ее можно поддерживать только посредством террора, что доказывает опыт Сталина, который диктатором был, а также всех его преемников, которые диктаторами не были. Террор предполагает жертвы, причем многочисленные. В то, что Путин — «диктатор», я готов поверить только при предъявлении его жертв. Березовского и Бабицкого просьба не предлагать.

В России, несмотря на наличие "царя", нет и не может быть аристотелевского «правления одного», т.е. тирании, автократии и т.п., поскольку в современном, да еще специфически российском контексте такое в принципе невозможно. Возможно и есть «правление немногих». Причем при Путине не произошло, вопреки ожиданиям, радикальной ротации олигархата. Большинство «героев» ельцинской эпохи живут и здравствуют. Да, появились новые олигархи, новые коалиции, как и было предсказано, «царские евнухи» получили свою «десятую часть». Но ничего в этом удивительного, а тем более страшного нет, если вспомнить, каким объемом ресурсов в свое время располагала ныне распавшаяся ельцинская «семья». Можно сколько угодно возмущаться, но между Абрамовичем и Сечиным нет содержательных различий, есть только стилистические, да и те вполне могут нивелироваться.

4

Новый политический режим, который выстроил Путин и действовавший его именем до 2003 г. Волошин, можно определить как консенсусную олигархию или олигархию лоялистов. Это система корпораций, клиентел, коалиций чиновников, крупных бизнесменов, топ-менеджеров, политиков, объединенных негласной хартией лояльности президенту, которому они делегировали разработку рамочных идей развития государства, форматирование институтов и поддержание порядка, в том числе внутри олигархического community. Но решение большинства повседневных вопросов было и остается в руках олигархов и субъектов, вовлеченных в их орбиты. Многие даже эти самые орбиты расширили. Никто никого не «равноудалял» от власти (как тонко пошутил Владимир Прибыловский, «олигархи, равноудаленные от власти, — это хоккеисты, равноудаленные от хоккея»), изменились лишь правила игры, они стали более системными и технологичными. Сам Путин — тоже олигарх, только более равный, чем другие.

Сказать, что все участники «путинской хартии» вступили в нее добровольно, означало бы погрешить против истины. Ведь не все в 1999 г. бились на стороне Путина. Но тот же Лужков как правил Москвой, так и правит и, судя по его последним заявлениям, ничего не боится. На одного пострадавшего Ходорковского сотоварищи приходятся Алекперов («ЛУКОЙЛ»), Лисин (НЛМК), Потанин («Интеррос»), Дерипаска («Базовый элемент», «Русский алюминий», «Руспромавто»), Фридман («Альфа-групп», ТНК-ВР), Вексельберг («СУАЛ-холдинг», ТНК-ВР, «Ренова»), Богданов («Сургутнефтегаз»), Мордашов («Северсталь»), Рашников (ММК), Евтушенков («Система»). Мельниченко (СУЭК) и пр. крупные предприниматели, которые за путинскую пятилетку упрочнили свои позиции на рынках, приобрели новые активы и увеличили, а многие – существенно, свои личные состояния. Без Путина и его гарантий как главы государства ни один из них не смог бы вести «большие дела» с зарубежными партнерами. Искать добра от добра они не будут. И дело не только в каком-то страхе повторить судьбу отказавшихся присоединиться к хартии (Гусинский) или спровоцировавших свое исключение из нее (Березовский, та же группа Ходорковского).

Олигархат делом занят. Им не нужны ни великие потрясения, ни великая Россия. Путин — гарант того, что не будет ни того, ни другого. И дело тут не в персоналии. Сама по себе смена «царя» не изменила бы принцип. Любой другой, кто окажется на этом месте, пока существует и воспроизводит себя нынешняя олигархия, пусть с некими внешними мутациями, будет проводить в целом путинскую политику. Будет как в той советской мультсказке про мальчика, который победил дракона, но потом сам в такого же дракона превратился.

Между участниками «путинской хартии», разумеется, идет внутренняя конкуренция, в том числе политическая. Простейший пример: на выборах в Госдуму у того же «Газпрома», насквозь путинского, был свой список кандидатов-одномандатников, которых он финансировал по согласованию с некоторыми чиновниками администрации президента, и он далеко не по всем позициям совпадал со списком одномандатников, выдвинутых или поддержанных «Единой Россией». Известно множество сюжетов, когда крупные корпорации финансировали на региональных выборах соперников кандидатов-«единороссов». А уж какая возня устраивается вокруг дележа министерских постов… Между путинскими олигархами могут быть не просто конфликты, а открытые столкновения, вроде «лесной войны» Дерипаски с Коганом против «Илип Палпа» или войны за «Мегафон» между «Альфа-групп» и министром Рейманом. Но это нисколько не отменяет стратегического консенсуса по основным вопросам.

Что в 1990-е, что 2000-е гг. одни сперва наживают собственность, а потом идут во власть, другие вначале приобретают должности в госаппарате или госмонополиях, а потом, используя их, принимаются копить капитал. В прошлом году и первые, и вторые побили рекорды бесстыдства. Клуб Chelsea купил губернатор одного из 89 российских регионов, который также нисколько не скрывал личного участия во всех переговорах по планировавшемуся слиянию принадлежащей ему «Сибнефти» с «ЮКОСом». «Вы все прекрасно знаете, как […] в начале 1990-х гг. […] используя разные уловки, многие участники рынка получали многомиллиардную государственную собственность, — заявил Путин в ответ на просьбу прокомментировать переход „Юганскнефтегаза“ „Роснефти“. — Сегодня государство, используя абсолютно легальные рыночные механизмы, обеспечивает свои интересы». Ходорковский в своей второй тюремной статье «Собственность и свобода» по понятным причинам выразился откровеннее и честнее. «Дело „ЮКОСа“ — это никакой не конфликт государства с бизнесом, а политически и коммерчески мотивированное нападение одного бизнеса […] на другой, — пишет Ходорковский. — Государство же здесь — заложник интересов конкретных физических лиц, пусть и наделенных полномочиями государственных служащих».

Лоялистов в целом устраивает и нынешняя Госдума с «Единой Россией», и Совфед, и даже правительство Фрадкова, в которых они имеют свои квоты и представительства, они приняли и новый порядок выборов глав регионов. Сильных глав-олигархов вроде Ишаева, Чуба или Тулеева менять никто не станет, им дадут переизбраться по новому порядку. Чем не повод порадоваться? А что до слабых глав, то многие из них тоже благополучно переизберутся. Они благодарны Путину за то, что избавил их от прямых выборов, которые они могли бы проиграть как архангельский Ефремов либо псковский Михайлов. Придется уйти только уж совсем одиозным фигурам или тем, кто накопил слишком много системных оппонентов. Но они и так были обречены. Те, кто давно зарился на их регионы, теперь сможет «решить вопрос», не тратясь на избирательные кампании.

На региональном уровне олигархия была и остается наиболее распространенной формой политического режима. Причем консенсусные олигархии стали формироваться в провинции еще в самом начале 1990-х гг., нередко в результате переформатирования партийно-советских олигархий. Эталоном можно считать Татарстан, которым до сих пор правит бывший первый секретарь Татарского рескома КПСС Шаймиев. Объединить элиту своей «хартией» успешно удавалось также и «крепким хозяйственникам» вроде Лужкова, а тем более такому трибуну-харизматику, как кемеровский Тулеев.

Известен, впрочем, ряд примеров, когда консенсусные олигархии трансформировались в олигархии с элементами тирании. Это происходило, когда формальный руководитель региона и одновременно «главный олигарх» консолидировал под своим непосредственным контролем все или почти все ресурсы. Башкирский Рахимов, калмыцкий Илюмжинов, орловский Строев в этом смысле — состоявшиеся тираны. В разное время на траектории превращения в тиранов находились саратовский Аяцков, магаданский Цветков, марийский Кислицын, приморский Наздратенко и др., но вмешательство федеральных акторов прервало их перерождение.

Соревновательные олигархии сложились там, где концентрация властных ресурсов и контроля над собственностью либо была невозможна по объективным причинам, либо соответствующие попытки не удались. Так, в полиэтническом Дагестане или Ханты-Мансийском автономном округе, где работают несколько нефтяных концернов и много сильных мэров, глава региона может быть в лучшем случае только первым среди равных. Нередко губернаторские притязания наталкивались на сопротивление, а то и встречные притязания мэров богатых городов, хозяев или топ-менеджеров крупных предприятий, силовиков, криминальных авторитетов. В Свердловской области губернатор Россель и екатеринбургский мэр Чернецкий воевали почти десять лет, в итоге обоим пришлось признать ничью. Красноярские губернаторы 1990-х гг. — что Вепрев, что Зубов, что Лебедь-старший мирились с автономией Норильского промрайона. Новейшая история Нижегородской, Самарской, Челябинской, Пермской, Иркутской областей — бесконечная цепочка межолигархических пактов, конфликтов и переделов.

Отдельные регионы за полтора десятка лет пережили трансформацию соревновательных олигархий в консенсусные (Мордовия, Новгородская область) и наоборот – консенсусных в соревновательные (Липецкая и Ульяновская области).

Важно отметить, что региональный олигарх может быть одновременно и федеральным (как Лужков или хозяева самарской группы «СОК»), а может и не быть. Это зависит от объема контролируемых ресурсов и личных претензий олигарха.

Начиная со второй половины 1990-х гг. федеральная олигархия начала поход в провинцию. Тогда как раз были введены прямые выборы глав регионов, и «федералы» стали в них активно участвовать — финансировать и патронировать определенных кандидатов из числа местных деятелей. Например, Максюта был избран волгоградским губернатором в 1996 г. при поддержке «ЛУКОЙЛа» (и переизбран в 2000 и 2004 гг.), а «Альфа-групп» в 1999 г. помогла избраться оренбургским губернатором Чернышеву. После победы спонсоры получали преференции для своего бизнеса, а также квоты в администрациях и правительствах. Естественно, это сокращало поле, на котором могла играть региональная элита. С другой стороны, сильные регионалы, вроде краснодарского Ткачева или югро-тюменского Собянина, в ходе этих процессов интегрировались в федеральный олигархат.

При Путине возникла «мода» на «захваты» и «покупки» регионов, когда на выборах стали выдвигаться крупные капиталисты, их сотрудники или просто богатые люди со связями. Абрамович избрался на Чукотке, Штыров («АЛРОСА») в Якутии, Хлопонин («Интеррос») на Таймыре, а затем в Красноярском крае, Золотарев («ЮКОС») в Эвенкии. В 2002 г. сибирский золотопромышленник Совмен фактически купил себе президентство на родине в Адыгее, в 2004 г. экс-«интерросовец» Зеленин «захватил» Тверскую область.

Нужно ли объяснять, что на местном уровне происходили совершенно аналогичные процессы?

5

Закон о политических партиях 2000 г. ввел серьезные ограничения на политическом рынке, пожалуй, наиболее существенное из них — требование подтвердить членство в партии не менее 10 000 человек (в конце прошлого года «партминимум» увеличили в пять раз). С самого начала эти меры преподносились властями как необходимые для культивирования массовых общефедеральных партий. По этому поводу Михаил Афанасьев в своей статье «Пять причин голосовать против всех партий», опубликованной в сентябре 2003 г. в «Эксперте», совершенно справедливо заметил, что «массовые партии — вчерашний день мирового политического процесса» и «в развитых странах происходит как раз „размораживание“ прежде устойчивых партийных систем, размывание идеологических идентификаций, сокращение числа членов партий, увеличение флуктуации голосов на выборах, маркетизация публичной политики». «Наши „просвещенные“ бюрократы маршируют под флагом прогресса, но в обратном направлении», – констатирует Афанасьев.

С моей точки зрения, сделать массовую партию в России еще можно попробовать. Другое дело, что это никому не нужно, в том числе и властям. Во-первых, это весьма дорогое удовольствие, а во-вторых, в случае успеха рискуешь повторить опыт раввина Лёва и доктора Франкенштейна. Так что все разговоры по поводу «сильных», т.е. массовых общефедеральных партий только разговоры и есть.

На самом деле те же власти хотят иметь дисциплинированную и хорошо управляемую оргструктуру, охватывающую всю страну, которую можно было бы оперативно мобилизовывать на избирательные и пропагандистские кампании. Ее и разворачивают с переменными успехами на базе «Единой Россию». Никакого отношения к массовым партиям индустриальной эпохи, а тем более – к «языческой церкви» КПСС этот проект не имеет, кто бы что ни заявлял. Вполне возможно, что кто-то из лидеров «единороссов» поверит в то, что действительно восстанавливает КПСС. Но его, как незадачливого первого генсека «единороссов» Беспалова, быстро уберут с глаз долой.

Все последние годы администрация президента вместе с вешняковским ЦИК сокращала число участников партийного и выборного сегментов политического рынка и концентрировала в своих руках максимум регулирующих полномочий. Чтобы не было никаких неожиданностей. Именно этой цели служили запрет на создание региональных партий, лишение общественных объединений права на участие в выборах органов госвласти, установление «партминимума» и пр.

Однако даже эти ограничения на практике оказались вполне преодолимыми для профессионалов, и к выборам 2003 г. по новым правилам было зарегистрировано около 40 партий, большую часть из которых язык не повернется назвать политическими, скорее, это сугубо коммерческие проекты. В Госдуму они, разумеется, не попали, но кому-то удалось собрать деньги с недалеких инвесторов, кто-то развернул торговлю своим брэндом для желающих участвовать в региональных выборах, создавая конкуренцию «настоящим» партиям. Но эта лавочка теперь все же закрывается. При 50-тысячном «партминимуме» перерегистрировать «пустышку», реально состоящую из лидера партии, нескольких его помощников и набора людей с печатями региональных отделений практически невозможно. Да и в условиях 7-процентного барьера для прохождения в Госдуму и запрета на создание блоков, в том числе на региональных выборах, такие предприятия становятся нерентабельными.

Афанасьев также писал, что постиндустриальная социальность и новые коммуникации «определяют новый тип политических предприятий, ориентированных не на инерционную идеологию, а на динамичные идеи…» и «партия из стабильной организации […] превращается в интерактивный PR-проект, который задумывается, продвигается и переформатируется в зависимости от конъюнктуры политического рынка». Все так, только непонятно, почему он обрушился с жесткой критикой на российский партийный рынок, участники которого поставляют не «политику», а риторику, выполняя при этом PR-подряды администрации президента и олигархов и торгуя брэндами, местами в списках и региональными отделениями. Ведь получается, что Россия впереди планеты всей, тому же Западу еще предстоит вкусить плоды «постиндустриальной социальности»…

Подавляющее большинство политических предприятий в новейшей истории России в реальности и были, и есть не идеологические, т.е. не левые и не правые, не консервативные или либеральные, а сугубо коньюнктурные, а потому идейно эклектические. И КПРФ, и «Единая Россия», и «Родина», и СПС с «Яблоком» — это PR-проекты, которые запускались и форматировались под федеральные выборы профессиональными политиками и чиновниками, а также частными инвесторами и политконсультантами. Они действительно производят и продают риторику — разнообразные популистские «миксы», рассчитанные на соответствующие группы электората. Основные компоненты — популизм патриотический («Россия — великая держава!»), социальный («Отнять и наказать!») и либеральный (Go West!). Так было при Ельцине, так есть при Путине.

Возьмем, к примеру, партию, которая считается «настоящей» — КПРФ. Ее принято относить к числу левых, сама себя она идентифицирует как правопреемницу не только КПСС, но и ВКП(б) с РСДРП(б) и постоянно выдвигает социальные требования, обернутые в марксистко-ленинский лексикон. Однако при этом компартия постоянно провозглашает в качестве своих ценностей державность, государственность, русскую историю, патриотизм, Православие. Это никак не вписывается в левые идеологические рамки, это классический право-патриотический дискурс. Ленина бы стошнило от такого «черносотенства». Александр Дугин в своей статье «КПРФ и евразийство» также обратил внимание на то, что Зюганов на одном дыхании способен высказаться о необходимости пересмотра итогов приватизации и снижения налогов (и фракция коммунистов в Госдуме за снижение налогов не раз голосовала). Вопрос о налогах всегда был надежным критерием отличия правых от левых. Правые, если они действительно правые, ратуют за снижение налогов, а не за повышение, левые — наоборот. «Сложно себе представить „православного марксиста“, но представить себе „левого“ поборника снижения налогов вообще немыслимо», пишет Дугин. Я уже не говорю, что КПРФ ещё с прошлого года открыто выступает против государства на стороне «ЮКОСа», совладельцы которой были спонсорами партии, перечеркивая тем самым положение партийной программы о национализации «украденной у народа» собственности.

К левым нельзя отнести не только КПРФ, но и тем более «Родину» и весь конгломерат якобы «розовых» партий вроде аграриев, народников или «пенсионеров», не связанных никаким формальным родством с советскими коммунистами, но не меньше КПРФ эксплуатирующих патриотическую мифологию.

СПС – это, в первую очередь, западники, и логично описывать их в терминах западного политического лексикона. Собственно, основа социально-экономической программы СПС никакая не либеральная, а консервативная. Современный консерватизм формировался в 1970-1980 гг. на базе синтеза правой традиционалистической «картины мира» и принципов свободного рынка, позаимствованных у либералов XIX в. (но никак не XX в., к тому времени либералы пересмотрели свою теорию «невидимой руки» и признали своим главным врагом не государство, а монополии) и получил практическое воплощение в «рейганомике» и «тэтчеризме». Все остальное, в том числе взгляды на мораль, патриотизм, историю, религию идеологи СПС уже заимствовали у «леваков» — современных либералов и даже либертарианцев и социалистов, т.е. у исторических противников консерваторов. Конечно, Немцов с Хакамадой не договорились до предложений легализовать в России однополые браки, но устройством рок-концерта в Страстной четверг (24 апреля 2003 г.) «правая» партия прославилась. Язвительный Максим Соколов как-то предположил, что СПС строилась как «антиКПРФ»: «Если КПРФ тяготеет к почвенничеству и традиционализму — правые [СПС] должны всячески подчеркивать свою беспочвенность. Если КПРФ имеет подозрения насчет политики Запада — правые должны верить Западу больше, чем самим себе. Если КПРФ заигрывает с боженькой — правые должны если не прямо говорить, то внятно намекать, что всякий боженька есть идейное труположство». Так или иначе, но на выходе получились т.н. «правые либералы».

Ничем, кроме как невежеством «экспертов», нельзя объяснить упорное отнесение к правым «Яблока». Кстати, из партийных проектов, оставивших след в новейшей истории России, «яблочники» были, пожалуй, наименее всеядными. Они всего то смешивали современный либерализм (социал-либерализм) с социализмом. Впрочем, заместитель Явлинского Митрохин недавно заявил о готовности принимать в «Яблоко» «глазьевцев» и коммунистов, которые отрекутся от Сталина. Отрекаться от идей пересмотра итогов приватизации или изъятия «природной ренты» новым «яблочникам», очевидно, не нужно будет.

По поводу «Единой России» говорить нечего, поскольку она сама заявляет, что ее идеология — это центризм. А что такое «центризм»? Это вечное «чего изволите-с».

Было бы неправильно подозревать политический класс России в том, что он, подобно девочке Пелагее из «Мертвых душ», не знает, где право, а где лево. Все они знают, а выпускают тот продукт, который продается. Настоящие левые, настоящие правые, настоящие либералы, настоящие националисты не пользуются спросом и вытеснены в маргиналию.

6

Голоса «путинского большинства», которое Сурков зачем-то назвал «моральным», собирает и будет собирать «Единая Россия». Для консолидации протестников «единороссы» совершенно не пригодны, поскольку публично афилированы с властью.

Протестников, как нынешних, так и потенциальных можно условно разделить на три группы. Первая — это протестники-бедняки, т.е. пенсионеры, служащие, мелкие чиновники, рабочие, военные, т.е. в целом те, кого политконсультанты цинично именуют «простыми народными людьми». Они стонут от постоянного роста цен и коммунальных тарифов, по многим из них жестоко ударила монетизация льгот, они с ужасом ожидают реформ систем здравоохранения и образования, поскольку знают, что пострадают от них.

Вторая группа — протестники-патриоты — частично пересекается с первой. Среди них также много успешных людей, хорошо вписавшихся в современность, относящихся к «среднему классу», а то и элитам. У патриотов совершенно разное отношение к Православию, национализму, отдельным периодам отечественной истории, разные представления о «великом будущем», для одних тот же Сталин — святой, для других – дьявол. Но всех их объединяет возрастающее неприятие настоящего. Особенно патриоты недовольны международным положением страны, они возмущены тем, что Путин слишком много и часто уступает Западу, закрывает военные базы за рубежом и делает территориальные уступки, проводит недостаточно жесткую политику в отношении «неблагодарных» стран Балтии и СНГ. Их злит, что он до сих пор не замирил чеченцев, не борется с миграцией кавказцев, азиатов и китайцев и т.д.

Третья группа количественно существенно меньше первых двух. Протестники-либералы ненавидят Путина за то, что он, якобы, уничтожил «демократию», не проводит радикальных реформ, потворствует «патриотью» и стилизует свое правление под «поздний совок». Не все они, но подавляющее большинство идеализируют порядки 1990-х гг., практически все сходятся в поклонении тому, что считают «Западом» и «западными ценностями».

Если судить по текущей политике властей и озвученным планам, к 2007 г. они предоставят всем трем группам достаточно поводов для недовольства. Я не социолог и не стану жонглировать цифрами, но и без опросов и расчетов очевидно, что протестников, в первую очередь, среди бедняков и патриотов, станет больше, чем сейчас. Если преемником Путина будет объявлен непопулярный Грызлов, о чем все больше говорят, то протестников станет еще больше.

Кто и посредством каких проектов будет собирать протестников? Ответ на вопрос «кто», зависит от того, удастся ли Кремлю не допустить раскола «путинской хартии». Или же разыграются сценарии, в которых мультиплицируются сюжеты столкновения ельцинской «семьи» с примаковско-лужковской коалицией 1999 г. и «оранжевой революции» 2003 г.? Однозначного ответа нет и пока быть не может. Слишком много переменных — цена на нефть, активность террористов, позиция США и Евросоюза и т.д.

Можно примерно представить, на кого поставит Кремль. Из всех политических проектов наиболее эффективно с бедняками и патриотами могут работать ЛДПР (которая, как известно, «за бедных и за русских») и «Родина» (которая и к богатым хорошо относится). Есть еще Аграрная партия и Российская партия пенсионеров, у которых недавно сменились хозяева и менеджмент, и они показали хорошие результаты на последней серии региональных выборов. Если этого окажется недостаточно, то можно попытаться помириться с КПРФ – Зюганов злопамятен, но договороспособен. Можно накачать ресурсом проекты «раскольника» Семигина — ВКПБ и «Патриоты России». Можно и новые проекты запустить, благо, есть перспективные деятели вроде краснодарского губернатора Ткачева, вице-спикера Совфеда Торшина или астраханского думца, борца с монетизацией Шеина. Можно, наконец, создать какую-нибудь «Российскую партию Реванша» или «Партию Бедных»…

Я допускаю, что ту же «Родину», действительно, сделают главным спарринг-партнером «Единой России» в 2007 г., а Рогозина, соответственно, выведут на президентские выборы, чтобы он собирал голоса бедных и русских, а в конце лег под наследника.

При этом надо четко понимать, что в случае раскола «путинской хартии» многие из перечисленных проектов могут быть перекуплены оппонентами Кремля. Консервативный Владимир Вольфович, скорее всего, дергаться не станет, а вот с той же «Родиной» и остальными надо держать ухо востро. В этой связи показательны заигрывания Рогозина с Ющенко, даже если они и изначально санкционированы Кремлем. И когда шутят по поводу портретного сходства лидера «Родины» с Саакашвили — в этом только доля шутки… Хотя, конечно, шансов на успех у «перебежчиков» объективно немного.

Не будем дальше фантазировать по поводу персоналий. Впереди еще два с половиной года (написано в 2004 г.). Как бы посмотрели на того, кто в начале 2001 г. взялся предсказать, что Сечин через два года будет именоваться «новым нефтяным царем», а Ходорковский фактически добровольно сядет в тюрьму и переквалифицируется в публициста?

Что касается протестников-либералов, то, полагаю, партийные проекты для них будут находиться на периферии внимания как Кремля, так его гипотетических оппонентов. Количественно либералов значительно меньше, чем бедняков и патриотов, а на выборы они ходят хуже.

Старые проекты — «Яблоко» и СПС — тяготит имидж неудачников и склочников, под лицемерные разговоры об объединении открыто использовавших друг против друга «черные технологии». «Яблоко», эволюционировавшее к 2003 г. в вождистскую партию с монопольным спонсором, переживает вместе с Явлинским его личный кризис. Он еще делает вид, что не поступится принципами, но если в ближайшее время его кто-то не подберет (с разрешения Кремля, разумеется), то «Яблоко» к следующим выборам окончательно превратится во что-то среднее между сектой и фан-клубом.

Чуть больше шансов дотянуть до 2007 г. у правых, которые хвалятся, что смогли недавно провести несколько депутатов в региональные парламенты. Правда, заплаченная за это цена заставляет сильно задуматься о том, можно ли еще считать СПС даже партией западников и рыночников. Правые пустились во все тяжкие, сделав ставку на социал-патриотический популизм. Например, в Иркутской области СПС объединился с Народной партией в блоке «За родное Приангарье», который выступал с патриотическими лозунгами и социальными требованиями. В Тульской, Брянской и Курганской областях блоки не создавались, но избирателям все равно обещали пересмотр незаконной приватизации и обильные региональные льготы. А в Архангельске правые вместе с «яблочниками» прошли в блоке «Наша родина — Архангельская область» (!). Видимо, если б можно было назваться просто «Родиной», то и это бы проделали, глазом не моргнув. В общем, цирк с переодеваниями, да и только.

Гипотетическое возвращение в политику Чубайса, которое грезится некоторым как шанс на возрождение СПС, на самом деле ничем не поможет. Битая карта. Чубайс сам и через своих людей руководил кампанией 2003 г. и проиграл ее, после чего ушел в отставку с поста сопредседателя партии, т.е. признал личное поражение. К тому же его многолетнее соглашательство с Путиным, усугубленное презентацией фантазма «либеральной империи», удручило даже многих преданных партийцев, не говоря уже об избирателях-либералах.

Очевидно, что если новые либеральные проекты и появятся, то их будут позиционировать как социал-либеральные или либерально-патриотические. Те, кто пытается что-то делать: братья Шмелевы со своими «Новыми правыми», Хакамада с «Нашим выбором», Рыжков-младший декларируют именно такие «синтетические» замыслы, при этом отмежевываясь от «либерального большевизма» 1990-х гг. А «правые либералы» бесперспективны, их место в кунсткамере.

7

«Революция роз» в Грузии и «оранжевая революция» на Украине, как утверждают многие, опровергли миф о невозможности политических перемен в России, о том, что на постсоветском пространстве живут утратившие пассионарность люди, готовые ради сомнительной стабильности терпеть любую власть. Задвинутые деятели 1990-х гг., интеллектуалы, обиженные на Кремль за невостребованность, обуянная смердяковским комплексом богема и просто недалекие романтики зашлись в восторге. Мол, надо б и у нас!.. Да поскорее бы!..

Вряд ли имеет смысл напоминать о том, кто и какими технологиями выводил людей на улицы Тбилиси и Киева, а еще раньше – Белграда. За последние месяцы в печати и Интернете вышло достаточно текстов об этом, кто хотел, тот прочитал и все понял. Кто не понял — увы ему. Стоит еще напомнить, что революция — это коренной переворот в государственном и социально-экономическом устройстве, а не едва прикрытый легальными процедурами перехват власти, сопровождавшийся народными гуляниями. Поэтому события в Грузии и на Украине можно называть «революциями» только смирившись с бахвальством их организаторов и ангажированностью и невежеством комментаторов.

На Украине в 1990-е гг. также сложилась соревновательная олигархия, даже более бойкая, чем у нас. Афанасьев даже считает, что там эталонная олигархия «в точном, аристотелевском, смысле слова». Но заводить «царя» украинский олигархат не собирался даже несмотря на то, что безобразия, проистекающие вследствие постоянных «соревнований», вредят им самим.

Более того, было сделано все возможное и невозможное, чтобы новый президент «царем» никогда не стал. Не будем вдаваться в анализ причин, почему случилось именно так, хотя, если вспомнить, что у Украины весьма незначительный опыт государственности, а традиции сильной власти, консолидированной и персонифицированной, нет вовсе, то многое становится понятно.

Кучма был слабым правителем. Еще в 2001-2002 гг., взращенный им же экс-премьер Ющенко начал готовиться к президентским выборам, собирать пул спонсоров и коалицию союзников. В поисках противовеса Кучма сблизился с прежде недружественными донецкими кланами, чей представитель Янукович вначале получил пост премьера, а затем был объявлен официальным преемником.

У Януковича объективно было больше «царского» потенциала, и многие олигархи боялись его победы. А Ющенко по духу гораздо ближе Кучме, только тот до известного момента не мог добиться для себя гарантий неприкосновенности. О чем говорить, когда Кучма в ходе кампании публично одергивал Януковича, делал ему выговоры за плохую работу, критиковал инициативу придать русскому языку статус государственного? Подавался ясный сигнал, что в "наследника" не следует вкладываться по полной.

С учетом конституционной реформы, на которую Ющенко согласился, по сути, подставившись под серп, президент там будет даже не "шерифом", а "арбитром", объем реальных полномочий которого зависим от набора ряда переменных факторов. Если в России соревновательная олигархия сменилась консенсусной, то на Украине забеги продолжатся, пусть и с изменениями в составе участников.

Ющенко — лидер коалиции «олигархов-lights», отжатых в 1990-е гг. или просто недовольных своей долей. Тимошенко, Порошенко, Червоненко, Жвания, Мартыненко, Волков, Григоришин и пр. жаждут реванша, а некоторые из них — также личной мести. Переделы неизбежны даже при стабильных режимах, ясно, что Украина этого не избежит. Но теперь произойдет не «радикальное обновление элиты» и не «равноудаление», а всего лишь ротация олигархата. Кучминские министры и губернаторы уйдут заниматься своими бизнесами, на их место придут другие бизнесмены. Кое-кого из «крупняка» заставят доплатить за приватизированные предприятия, какую-нибудь мелочь разорят или даже посадят на потеху черни. Некое количество интеллектуальной обслуги подтянется за патронами, немного перетряхнут силовиков, и все.

Особенно весело будет, когда лидеры «оранжевых» начнут воевать друг с другом, привлекая в союзники вчерашних «кучмистов» и донецких.

Украина останется Украиной. Вряд ли это большое достижение …

Из либеральных публицистов, пожалуй, только Дмитрию Бутрину удался беспристрастный и достаточно объективный прогноз-проекция «революционного» сценария на Россию. В своей статье на www.gazeta.ru Бутрин справедливо отмечает, что если на первом плане «идеологического единства» (а точнее — «пропагандистского единства» — И.В.) сторонников «оранжевой революции» были гражданские свободы и стремление любой ценой ликвидировать режим Кучмы, то на втором — национализм и борьба с социальным неравенством и олигархами, вроде донецкого Ахметова. Кстати, примерно того же требовали и грузинские «революционеры». Учитывая массовые настроения в России, можно сформулировать и повестку «русского Майдана». Бутрин, не скрывая сожаления, пишет, что «революция», если произойдет, то под лозунгами «социал-демократии с изрядной долей национализма», причем национализма имперского, и «под руководством умеренного представителя патриотов» (Рогозин? Глазьев?). Будут призывы и к расправе с олигархами, и национализации стратегических предприятий, и антизападные, антиамериканские речевки. «А теперь вообразите себе, что на одной стороне эта самая каша и идея гражданской свободы и народовластия, а с другой стороны — […] Путин с верным Грызловым», пишет Бутрин, тут же признаваясь, что ему не хотелось бы ни к Путину, ни к таким «революционерам».

Понятно, что перспективы социал-патриотической «революции» вряд ли понравятся западным friends, даже если их вдруг достанет Путин, и многие из них могут не вложиться в такой проект, по крайней мере, всерьез. Но главное даже не это, и не то, что реальных кандидатов на место российского Ющенко пока не видно (Касьянов в таком амплуа — это смешно). Отчего-то забывается, что «революциям» в бывших союзных республиках предшествовали выборы, на которых «оппозиция» сумела эффективно выступить. А чтобы выступить на выборах, надо в них поучаствовать. Иначе никак не запустить тему «у народа украли победу». Кремль не зря в последнее время подзатянул гайки; потенциальных бунтовщиков он постарается на пушечный выстрел к выборам не подпустить.

Предположим, однако, что тот же Запад согласовал или сам подобрал лидера для «оппозиции», продавил разрешение зарегистрировать под него партию вроде «Объединенные демократы России» и допустить ее к выборам, или прямо в ходе избирательной кампании из-под контроля Кремля вырвалась его марионетка, собирающая «протестников». Очевидно, что набрать популярности, а тем более – столько голосов, чтобы можно было потом кричать об «украденной победе», «оппозиционной» партии не дадут.

Но допустим, что даже при таком раскладе «революцию» нам все же сорганизуют, т.е. людей на улицы выведут. Надо четко отдавать себе отчет, что она вряд ли получится бескровной, опыт событий 1993 г. залог этому. И где гарантия, что на определенном этапе почуявшая вкус крови толпа не выйдет, пусть только на время, из-под контроля «революционеров»? То, что какой бы слабой ни была власть, она способна быстро подавить мятеж, продемонстрировал тот же 1993 г. Скорее всего, она его подавит снова, можно не сомневаться (только если не будет крупного предательства силовиков). Но если в том же 1993 г. ответственность за кровопролитие еще можно было разделить между Ельциным и Хасбулатовым с Руцким, то за все возможные жертвы новых буйств, не дай им Бог случиться, в ответе окажутся только те, кто сейчас, обмотавшись в оранжевые шарфы, «приманивают будущее потепление» (© В. Шендерович).

Победа «революции», т.е. свержение Путина или срыв перехода президентской власти к его наследнику вначале приведет к восстановлению соревновательной олигархии, которая, однако, довольно быстро начнет опять трансформироваться в консенсусную. Никакой «демократии» и никакой диктатуры, именно олигархия и именно консенсусная. Низвержение отдельно взятых персон ни в коем случае не означает ни ликвидацию олигархического господства, ни тем более – демонтаж нынешнего строя. В итоге установится режим, еще активнее использующий социал-патриотический лексикон и при этом, учитывая неизбежность активного участия в «революции» западных акторов, еще более слабый, зависимый и провинциальный, чем путинский.

Теоретики «оппозиции» пропагандируют идею «гражданско-общественного» сопротивления режиму посредством акций прямого действия. Практически это означает, что любой мало-мальски заметный протест немедленно объявляется антипутинским, а тем более "революционным" – будь то митинг разъяренных монетизацией пенсионеров или забастовка не получающих зарплату рабочих, или выступление жильцов против "инвесторов", застраивающих их детскую площадку, или штурм сторонниками одних карачаевских кланов Дома Правительства республики, в котором засели представители других кланов, или флеш-моб студентов, встревоженных слухами о реформе ВУЗов и отмене отсрочек от воинской службы. Слов нет, в нынешней жизни много вещей, против которых надо бороться, выходить на улицы и даже устраивать action. Но одно дело, когда люди отстаивают свой конкретный интерес, не важно, справедливо или нет, добиваясь чего-то или оставаясь с носом. Другое дело, когда протест провоцируют и раздувают искусственно, а тем более пытаются искусственно объединять протестующих по совершенно различным поводам, навязывая всем в качестве «общих» идеи, которые ни одну их конкретную проблему никогда не решат. Никто меня не убедит, что расшатывание государства, а тем более свержение Путина автоматически избавят страну от коррупционеров, бандитов и недобросовестных работодателей.

В чем точно можно быть уверенным, так это в том, что недостатка в «приманивающих потепление» в ближайшее время не будет. Они явно намерены действовать по принципу «не догоню, так хоть согреюсь», т.е. денег и паблисити заработаю.

Уже нашлись те, кто предлагает себя в российские аналоги сербского «Отпора», грузинской «Кхмары» и украинской «Поры». Последние акции национал-большевиков Лимонова (надо отдать должное их последовательности — они с 2000 г. занимали непримиримую позицию по отношению к Путину), особенно захваты кабинета министра Зурабова в августе и помещения в общественной приемной президента в декабре 2004 г., выглядят, как это ни цинично, «заявкой на грант». И хотя потенциальные зарубежные спонсоры исторически связаны с либеральной тусовкой и еще помнят «хунвейбиновский» визит лимоновцев на съезд гайдаровского «Демвыбора России» в 1999 г., забрасывание помидорами генсека НАТО Робертсона в 2001 г., лозунги вроде «Сталин, Берия, ГУЛАГ!» и пр. милые пакости, особого выбора ни у тех, ни у других нет. На сегодняшний день в России нет другой организации с многолетним опытом акций прямого действия, креативным руководством, а главное – активом, искренне считающим себя революционерами и готовым на самопожертвование. Аналогичные коммунистические структуры, вроде «Авангарда коммунистической молодежи», хуже организованы и не имеют и половины послужного списка нацболов.

Показательно, что либеральная общественность, еще недавно считавшая «Эдичку» и его поклонников опасными «фашЫстами» и одобряла репрессии против них, резко осудила приговоры лимоновцам, захватывавшим кабинет Зурабова, который, кстати, проводит как раз ультралиберальную социальную реформу. Либералы — и старые, и молодые сидеть тюрьмах не хотят, да и не смогут, другой человеческий материал. А это актуально, поскольку силовики уже дали понять, что будут выслуживаться. «Этап на Север — срока огромные», одним словом. Кроме того, богемный хулиган Лимонов более менее «понятен» западным интеллектуалам, как и он, идейно вышедшим из 1968 г. Так что могут состояться и русская «Пора», и даже химерическая «право-левая оппозиция», о которой сейчас много говорят, т.е. союз «лимоновцев», комсомольцев, «младояблочников» и прочих леваков с радикальными «правыми либералами». Если что-то все эти начинания и сгубит, так это, в первую очередь, цинизм. В частных беседах либералы не скрывают, что хотели бы попользоваться «красными» и «фашиками» как «пехотой». А те, в свою очередь, оправдывают сотрудничество с презираемыми «демками» необходимостью проторить дорожку к серьезным спонсорам и СМИ. И, хихикая, рассказывают историю «дедушки Ленина, который, придя к власти, кинул немцев, давших ему бабки на революцию»…

Они открыто признаются, что мечтают о падении цен на нефть, о социально-экономическом кризисе в стране. Скоро, подозреваю, договорятся до того, что надо бы «Беслан повторить», прости Господи. Известный большевистский принцип: «чем хуже — тем лучше»… Ничего не меняется…

Пожелаем им всем неудачи.

Хочу, чтобы меня поняли правильно. Я не являюсь поклонником российской действительности и Путина в частности. Но наша проблема не в Путине, не в «чекистах» и не в прочих олигархах персонально, а в самой российской олигархии, которая провинциальна, корыстна и неуспешна. И решать ее нужно не «революцией», которая в лучшем случае завершится временной реставрацией соревновательной олигархии со всеми ее мерзостями и установлением новой консенсусной олигархии. А в худшем можно страну разнести в пух и прах, и это не метафора. Как решать – вот об этом и нужно серьезно думать. А не заниматься ерундой.

Материал взят с - www.antirev.ru

Найти другие материалы в Интернете>>>

Высказаться | Обсудить

АНАЛИЗ, КОММЕНТАРИИ, РАЗМЫШЛЕНИЯ

ГЛАВНАЯ СТРАНИЦА